Астрология в искусстве Средневековья / С мечтой о космосе.

 

Олег Воскобойников. Астрология в искусстве Средневековья / С мечтой о космосе.

Данная тема – небесная иконография и астрологическое мышление в Средние века. Задача не в том, чтобы рассказать, как на протяжении целого тысячелетия изображались небеса, это задача слишком большая. Задача показать ряд характерных примеров. Ведь средневековый человек интересовался жизнью небесного мира не меньше, чем современный, во-первых.

А во-вторых, картина неба во всех цивилизациях символически, может быть, даже более важна, чем практически. И даже сегодня, когда человек запускает в космос космические корабли, вряд ли все мы задаемся вопросом, зачем они, собственно, там летают и какая мне конкретно от этого польза. Здесь очень важна такая символическая ценность того, что человек ступает… точнее, выступает из своего привычного земного мира, выходит за его пределы. Если сейчас можно считать, что в какой-то степени мечта о покорении безвоздушного пространства осуществилась, не надо думать, что другие цивилизации об этом не мечтали. И христианское Средневековье, как восточное, так и западное, в этом не исключение.

Христианское Средневековье унаследовало от античности и библейскую картину мира, и античную картину мира. Они в чем-то противоречат друг другу, как известно, в чем-то, напротив, совпадают. Можно было бы целую лекцию составить о том, как небесный мир описывают те или иные книги Ветхого Завета, можно рассуждать о смысле звезды Нового Завета, которая появилась в момент рождения Спасителя, можно рассуждать о космосе Апокалипсиса, если угодно.

Важно подчеркнуть, что библейская картина неба в христианской традиции наложилась на античную картину неба, скорее проиграв ей. Античная картина мира оказалась для христианства, пожалуй, даже более интересной, более развитой и по-своему более гибкой. Есть примеры того, как эти формально не христианские и даже зачастую антихристианские знания вошли в христианское мировоззрение Средневековья.

Григорий Турский о беге звезд

Мы помним, что первые века Средневековья были связаны с общей варваризацией культуры, и это, конечно, не могло не сказаться и на интересующем нас вопросе. Вот Григорий Турский – вовсе не варварский писатель, а вполне просвещенный галльский епископ конца VI в. – рассуждает о разного рода чудесах света, в частности, о беге звезд – de cursum stellarum. Он объясняет верующим, как и зачем смотреть на небо, как рассчитывать движение звезд, чтобы правильно рассчитать время молитвы. И замечает, что названия, которые созвездиям дали Марон, т.е. Вергилий и прочие поэты, его интересуют мало, потому что это всего лишь слова. Кроме того, в наше варварское время, говорит он, они мало что значат. Между тем созвездия, говорит он, это своеобразные сигнакулы, т. е., если уж прямо калькой переводить, то сигналы, знаменья, знаки, как крест, серп и прочее такое. Но, говорит он,  - я же не гадаю по ним и вас увещеваю тоже, что не стоит этим заниматься. Поэтому, рассуждает он дальше, возьмем вот такое созвездие из семи звезд и посмотрим вот на такое созвездие, которое направлено на восток. Форма его такова, потому что таким оно было уже в начале мира, и называется оно Большим Крестом. Вот перед нами созвездие, которое мы можем и сегодня наблюдать лежащим на Млечном Пути – это Лебедь. Для Григория Турского же это крест, который во времена патриархов лежал направленным на восток, а теперь лежит, говорит он, направленным на запад, потому что это крест, который принял на себя Господа Иисуса Христа.

А рядом с этим созвездием, говорит он, мы можем видеть вот такой маленький крест – тот, что слева от Большого Креста. Некоторые называют его Альфой. А справа мы видим три звезды, и эти звезды, говорит он, называются Трион, т.е. как бы Троица, Тройка, а мы сказали, что эти звезды обозначают Омегу и появляются они в декабре. Представим себе, что это он пишет в конце VI в., и перед нами вообще-то созвездия, образующие летнее-осенний треугольник из Лебедя, Орла и Лиры, со знаменитыми звездами Вегой, Альтаиром и Денебом. Естественно, арабских названий тогда еще не существовало. Но и античные названия, подчеркнем, Григория тоже не волнуют, потому что небо обретает в его глазах уже новую символическую составляющую, которая напоминает ему только об одном: о спасительной жертве Христа на кресте.

Иллюстрация ниже – из так называемого «Сакраментария Геласия», созданного при ранних Каролингах в Северной Галлии (это нынешняя Франция, район Парижа). Мы видим, что, действительно, крест украшен альфой и омегой, и всем, наверное, понятно, что это такое символическое обозначение Христа.

Нам же важно подчеркнуть, что вполне устойчивые для античного человека названия созвездий, небесная номенклатура теряет в раннее Средневековье всякое значение.

Com putus для молитвы

Небо действительно становится таким учебником для молитвы, и монах прежде всего должен обладать знаниями, которые назывались com putus (отсюда наше с вами слово «компьютер», т.е. вычислительная машина). Com putus, или com potus - это наука исчисления  религиозных христианских праздников. В христианстве, как восточном, так и западном, часть праздников празднуется по солнечному календарю, а часть по лунному. Необходимость сочетания этих двух календарей и вызывала необходимость изучать летоисчисление, преподавать его, естественно, и писать пособия.

Вместе с тем христианин должен был и подчинять свою жизнь неким ритмам. Естественно, для монахов все ритмы укладывались, собственно, в расписания молитв, в том числе молитв ночных. Интересный памятник такого искусства – небольшая поэма каролингского монаха, поэта IХ в. Пацифика из Вероны, возможно, лангобарда, жившего в Северной Италии во времена Каролингов. Он пишет небольшую поэму, которая по латыни называется Horo logio nocturne, а по-русски это можно приблизительно перевести как «Ночной часослов». Здесь рассказывается, в какой момент ночью нужно вставать, в какой момент читать молитвы. Очень важно с этим моментом не ошибиться.

И он пишет стихотворение в такой типичной дидактической форме, дидактическим размером, которое можно передать на русский следующим образом:

Неба шар четыре раза шесть часов вращается, За то время звезды вместе с ним проходят слаженно, Рядом с осью же круженье их всегда сужается. Та, что в близком приближеньи видима у полюса, Светом светится особым, не сравнимым с прочими. Вот ее ночных часов мы назовем числителем.

Речь идет, как, наверное, не очень сложно догадаться, о Полярной звезде, потому что она «видима у полюса», т.е. как бы на вершине небесного глобуса, она светится особым светом… Конечно, это некоторое преувеличение с точки зрения эмпирики. Если вы в состоянии найти Полярную звезду на ночном небе, вы, наверное, согласитесь, что никакого особого свечения у нее, в отличие от Сириуса или, скажем, Пояса Ориона, вовсе не наблюдается, она не такая уж и яркая.

Но зато она Пацифику нужна, потому что на нее можно настроить ту самую специфическую трубу, которую вы сейчас видите перед собой в рукописи, созданной около 1000 года. Это почти что подзорная труба. В общем-то, даже так ее и можно назвать, с той лишь разницей, что, конечно, никаких увеличительных линз у нее нет. Перед нами весьма отдаленный предшественник Галилея. Это даже не Герберт Орильякский, который что-то уже смыслил около 1000 года в астролябии.

Понтифик и астролябия

Арабские знания о небе, арабская звездная номенклатура и, что, может быть, даже более важно, их методы наблюдения на Западе в те времена еще были известны буквально единицам. Интересно, что одна из этих единиц – это как раз Герберт Орильякский, ставший благодаря Оттону III римским понтификом, папой Сильвестром II как раз в том самом 1000 году. Это, наверное, самый ученый из всех средневековых римских пап и при этом едва ли не самый смело мыслящий понтифик, человек совершенно удивительного научного именно дарования, научной любознательности. Он действительно видел астролябию и умел с ней обращаться. Но об этом чуть позже.

Один из современных комментаторов вот этой миниатюры из Сент-Галенской рукописи очень забавно написал, что перед нами средневековый монах, который смотрит через подзорную трубу во Вселенную. Сложно представить себе, как почтенный немецкий комментатор представляет себе этот процесс – смотреть во Вселенную. Явно, средневековый человек не мог себе такое помыслить – посмотреть в какую-то там трубку на Вселенную.

Если бы Бернарду Клервосскому выдали телескоп – представим себе такое чудо – то, скорее всего, он бы не понял, зачем это, выкинул бы это в пропасть как дьявольское наваждение и был бы по-своему прав, потому что – что там, собственно, во Вселенной можно разглядеть? Итак, этот монах не разглядывает звезды ради них самих. Он ищет конкретную звезду в конкретный момент. И отверстие в рукописи, - это на самом деле проекция среза этой трубы, а вовсе не какая-то условная картина мироздания.

Астрологический тип мышления

Средневековая астральная иконография напрямую связана, с таким специфическим астрологическим типом мышления, стилем мышления, с таким интересом к небу, который предполагал магическое отношение к природе. И чтобы понять суть бытования астрологических учений в традиционных культурах Востока и Запада, нужно по крайней мере условно отказаться от наших обычных предубеждений. Мы понимаем, что астрономия – это наука, а астрология – это не наука, а гадание.

Средневековье, в том числе христианское, и не только, но и мусульманское, тоже понимало, что есть чистое созерцание и есть созерцание, скажем так, ангажированное. Ангажированное созерцание отличается от созерцания неангажированного тем, что первое ставит своей целью решение каких-то земных задач, привязывается к бренному миру, к скоропроходящей высоте, может быть, даже каким-то не самым высоким устремлениям человеческой души. Естественно, такого рода гадания и вообще всякую мысль, неспособную воспарить немножко выше плинтуса, осуждает всякая религия. Осуждает ислам, осуждает христианство и осуждаем даже и мы с вами, даже если не считаем себя приверженцами какой бы то ни было религии, а говорим, что вот есть высокая наука, чистая наука, рациональное мышление.

Да, астрология во многом иррациональна. Она пытается в какой-то степени оперировать вычислениями, в какой-то степени эмпирическими наблюдениями над тем, как движутся по небосводу планеты и звезды. Но решать астролог призван задачи часто вполне практические, например, как себя вести в конкретный день, или как добиться благорасположения власти, или мужчины, или женщины, как родить мальчика, а не девочку, если, например, тебе – князю, герцогу или королю – нужен наследник, а не наследница. Вполне практичные задачи. В конце концов, выиграть сражение.

Средневековые государи подобные вопросы решали не с помощью гадания, а с помощью привязывания своих жестов, таких значимых действий, к церковным праздникам. Это, конечно, торжественные моменты, когда люди собираются, и можно сказать, что в этом тоже есть какая-то магия. Потому что праздник, говоря словами Бахтина, это дырка во времени, преломление рутины и клишированности нашей трамвайно-кухонной повседневности. И в какой-то степени это момент магии.

Строго научный исторический подход к подобным явлениям в истории мировой культуры и, в частности, средневековой культуры – дело вовсе не такое уж тривиальное, и вовсе не все на него решаются. Но все-таки целый ряд ученых этих занимается с конца XIX в. Многие из них связаны с опытом знаменитого Института Варбурга и, собственно, его основателя, историка искусства Аби Варбурга, обладавшего недюжинными знаниями и очень смелым умом, сочетавшимся с классическим образованием и богатейшей библиотекой, по счастью, сохранившейся. И в наши дни традиция изучения средневековой астральной иконографии продолжается в целом ряде стран.

Стоит подчеркнуть, что астрологический способ мышления – не обязательно техническая астрология. Это именно такая склонность, что ли, верить в целый ряд астрологических образов и доктрин – явление очень распространенное. Церковь, казалось бы, должна была смотреть на астрологию отрицательно. И действительно, на протяжении всей своей истории она подчеркивала, что ни человек не подчиняется звездам, но только всемогущему Богу, ни тем более сам Бог.

Представим себе… Точнее, вспомним. Новый Завет рассказывает, что знаком для волхвов служила новая звезда. Они увидели эту звезду и поняли, что родился царь Израиля. Волхвы для читателей Нового Завета – маги. Это персидские мудрецы, звездочеты, которые познают судьбы земного мира, глядя на то, что происходит на небе.

Ниже показана знаменитая по хрестоматийности миниатюра из Псалтири Бланки Кастильской и Людовика IX. На этой миниатюре, которая открывает Псалтирь, мы видим трех мужчин, из которых посередине один смотрит через алидаду астролябии, т.е. через визир астролябии, на небо. И рядом с ним еще два человека что-то записывают. Мы можем гадать, что именно они записывают. Естественно, здесь имеется в виду вовсе не царь Давид, он всегда изображался с короной, поскольку он царь и пророк одновременно. Перед нами такая своеобразная «астрономическая обсерватория». Вслед за тем, что видит на небе астролог, за ним записывают судьбы того, что произойдет здесь на земле.

Это рукопись для благочестивой королевской семьи, и появление такого, казалось бы, неортодоксального изображения в самой что ни на есть ортодоксальной книге может и смутить, и удивить, но, видимо, не смущало Бланку, испанку по происхождению. Точнее, кастильку, если можно так выразиться, она из Кастилии.

Видимо, потому что Толедо было одним из центров распространения новых знаний о небе, потому что там христианские мыслители работали бок о бок с мыслителями мусульманскими, переводили в XII и XIII вв. десятками сочинения греческих астрономов и астрологов с арабского на латынь. И, собственно, арабских астрологов опять же с арабского на латынь. В XII в. многочисленные тексты классической арабской астрологии стали достоянием латинской христианской культуры. Это очень важный факт в истории Ренессанса XII в. Это та культурная основа, на которой формировалась современная физическая картина мира, то, что обычно мы сбрасываем со счетов, потому что, повторяем, астрология потеряла достоинство науки, она по вполне, наверное, резонным причинам не включается в то, что у нас считается строгой наукой. С этим исключением сложно не согласиться, но стоит попытаться понять, почему они все, точнее, очень многие крупные мыслители Средневековья и их, скажем так, слушатели, коронованная знать и дальше довольно широкие круги мыслящих европейцев, принимали на веру подобные явления.

Слева изображение астролога на знаменитой колокольне, построенной по проекту Джотто во Флоренции в середине XIV в. Здесь мы можем видеть, как опять же такой не обязательно астролог, это может быть просто ученый, изучает небесный мир с помощью квадранта.

Зодиакальный круг в небесной иконографии

Зодиакальный круг был очень важной составляющей античной небесной иконографии, и он вошел фактически в неизменном виде в средневековую картину мира. Он стал вездесущим, в том числе и в церковном пространстве, в декоре церквей, как в живописи, так и в пластике, потому что с зодиаком связан календарь, а календарь в христианскую эпоху, в свою очередь, привязывался и к христианским праздникам. И поскольку это важнейшая, в общем, составляющая человеческой жизни, та составляющая, которая, собственно, ритмизует человеческую жизнь, подчиняет ее неким устойчивым правилам, то и значения зодиака совершенно непреложны на протяжении всего Средневековья, вплоть до Нового времени. Хотя сейчас функция зодиака сильно отличается от той, которой он обладал в средние века.

На изображении ниже мы можем видеть созвездие, как нетрудно догадаться, Близнецов, таких античных героев. Их нагота вовсе не скабрезна, а вполне условна, это подражание языку античности. Пусть это подражание такое романское, в задачу мозаичиста вовсе не входило изображение точной анатомии. Но важна надпись, которая идет по кругу этого клейма, украшающего пол хора одного из самых красивых романских храмов Бургундии. Sol in Geminis, т.е. «Солнце находится в Близнецах». Тем самым автор этого вполне масштабного такого комплекса подсказывает нам, что Солнце проходит по зодиакальному кругу, и в самом священном месте храма таким образом присутствует та самая античная астральная иконография.

Или вот другой пример оформления христианского календаря с помощью зодиакальной образности в расширенном таком формате. Это витраж южной стены хора Шартрского собора, созданный в начале XIII в. Это ланцет, это очень высокий витраж, и здесь показан лишь один его фрагмент.

В середине, в четырехлепестковом листе клевера мы видим изображение Водолея и персонификацию января – Януса. Январь изначально – это месяц Януса, двуликого божества. Январь – он где-то посередине зимы и смотрит одновременно в прошлое и в будущее. Рядом мы видим также созвездие Рыб. И представим себе, что весь этот витраж представляет собой такой своеобразный хронотоп, если угодно. Т.е. он является локусом, местом для размещения времени. Время и пространство здесь сливаются.

Время обозначается сменяющими друг друга созвездиями и месяцами, а каждый месяц иллюстрируется неким родом труда, родом деятельности. Эта деятельность осуществляется, естественно, конкретными людьми на земле. Вот зимой холодно, поэтому в верхнем левом углу можно увидеть, как человек греется у огня. Он положил свою мотыгу рядом с огнем, фактически в огонь… Может быть, это мотыга, а может быть – кочерга, которой он ворошит угли. Он греет руки и ноги, т.е. нам понятно, что на дворе холодно. Вполне такая незатейливая сцена из повседневной жизни, точно также как возвращение рыцаря домой после осенних каких-то походов. Опять же человеческая повседневность, такая вот рутинность, сливаются здесь, в этом, в общем-то, несложном витраже, с жизнью небес. Небесные тела подражают жизни на земле, они похожи на нас.

И, казалось бы, все довольно просто, но присутствие этих самых видимых небесных сил внутри церковного здания, в теле храма, в его декоре может и ставить сложные вопросы, и загадывать загадки как своим современникам, так и нам, людям XXI в.

Загадка Льва и Овна

Вот, ниже, изображение из Тулузы знакомое некоторым по книгам, довольно таинственное по-своему изображение.

Это персонификация созвездий Льва и Овна. Казалось бы, ничего такого особенного здесь нет. Мы узнаем льва. Это вполне себе лев, а не львенок, сидящий на руках у какой-то женщины. Предположим, мы не знаем, кто она такая. Женщина в юбке, в платье, с накидкой. И рядом с ней, одинакова с лица, сидит еще одна женщина и держит на руках ягненка, барана…

Ну, мы понимаем, что если лев и баран рядом изображены, скорее всего, это будут созвездия. Тем более, что здесь написано: signum leonis signum arietis. Т.е. «знак льва, знак овна». А между этими фигурами написано, что сделано это было hoc factum es tempore Julius Caesaris. Т.е. эта доска, этот горельеф был сделан во времена Юлия Цезаря. Это, конечно, типичная фальшивка. Мы по стилю понимаем, что это работа замечательного окситанского мастера начала XII в. Это такой первый расцвет романской пластики в Южной Франции.

Тулуза – столица графов Тулузских, а они почти все были Гильомами  и все поэтами, а заодно крестоносцами и строителями великих храмов, вполне благочестивыми, но при этом и властелинами самой богатой страны своего времени, Лангедока. Вот эта плита, она чуть меньше человеческого роста и украшала, скорее всего, один из боковых порталов родовой базилики Тулузских графов, посвященной святому Сатурнину,  местному святому, Сен-Сернен.

Представим себе, что графская семья входит в храм на службу, глядя вот на такое. Теперь представим себе, что на что-нибудь подобное смотрит святой благоверный Андрей Боголюбский с русской земли, который, между прочим, для украшения своих храмов, как известно, приглашал мастеров с далекого Запада. В храмах на Руси, конечно, такой смелой иконографии все-таки не найдешь, хотя по-своему это тоже генетически связанные с французской романикой смело декорированные шедевры.

Но почему «во времена Юлия Цезаря», зачем нужна была отсылка к такой глубокой древности и почему именно Лев и Овен? Связано ли это как-то с символикой Христа, который, как мы все помним, одновременно и агнец, и лев. Лев – потому что он силен и ничего не боится. Лев, согласно бестиариям, рождается мертвым и оживает на третий день, точно так же Христос рождается, умирает и на третий день воскресает. Т, е. это амбивалентный христианский символ: он одновременно злой и от него надо спасать тех же самых овец доброму пастырю, но лев одновременно – ничего не боящийся царь зверей, царский зверь, точно так же как и орел. А овен – это невинная жертва, агнец. Может быть, это христологическая коннотация, т.е. дополнительное значение к такому астрологическому образу, может быть, что-то еще.

Мы также можем заметить, что обе фигуры обуты лишь на одну ногу, а вторая у них босая. И ноги эти сложены крест-накрест почти что в танце, но это не более чем мотив, иллюзия пространства, что ли, создается таким способом, чтобы показать, что фигуры сидят, и так вот изящно сидят. Одним словом, в таком положении фигур здесь есть логика ритма. Но мы видим, что отставленные в сторону в углы ноги босы. Может быть, это, согласно одному из редких прочтений иконографических, намек на чудесное боговоплощение, на непорочное зачатие.

У нас не сохранилось текста, который комментировал бы такую сложную иконографию. И мы можем констатировать, что в контексте развитой куртуазной придворной культуры в Тулузе начала XII в. вполне традиционная астральная иконография может становиться таким своеобразным пазлом как бы, загадкой и вместе с тем мотивом для такой эксклюзивной, что ли, экзотики. Возможно, что один из этих самых Гильомов Аквитанских просто хотел заполучить нечто невиданное.

Лейденская «Аратея»

Теперь вернемся на три века назад и остановимся при дворе Людовика Благочестивого, сына Карла Великого. Людовик Благочестивый потому и Благочестив, что очень верующий император. Он король франков и император.

В 837 году, на Пасху, один из биографов Людовика Благочестивого, астроном, фиксирует комету Галлея в созвездии Девы. Конечно, это такой удивительный знак с небес для людей того времени. Они, конечно, не знали, что это кометая Галлея, такого имени тогда не было, но про кометы древние знали, кометы считались явлением атмосферным, а не небесным. Считалось, что она здесь, в подлунном мире. Она хвостатая. И, конечно, это могло восприниматься как знамение каких-то серьезных катаклизмов, политических изменений, в том числе, например, могло предвещать смерть государя – малоприятное такое событие. Даже если государя не любят, никто ему коллективно смерти в Средние века не желает. Вероятно, в связи с этим для напуганного или удивленного государя, как считают современные исследователи, создается удивительная рукопись, которую называют «Аратея».

Это латинский перевод поэмы древнегреческого поэта Арата Солийского «Явления». Это, если угодно, небесные явления, по-гречески Phaenomena. Перед нами опять же вполне узнаваемые изображения Близнецов. Они не то чтобы совсем одинаковые, но понятно, что они воспринимаются как одинаковые персонажи. По стилю это искусство такого эллинистического образца,  или оно подражает эллинистическому наследию. Эрвин Панофский и Фриц Заксль не случайно писали, что это, наверное, самая близкая к помпеянской живописи средневековая рукопись.

Представьте себе, что такие миниатюры иллюстрируют поэтический текст, который звучит примерно так:

Гидра восходит тогда головою, и ясный очами Заяц, знак меньшего Пса, и передние лапы большого. Также немало созвездий за кромку Земли посылает Дева на всходе своем. Той порой киллинийская Лира Книзу идет, и Дельфин, и Стрела, смастеренная ладно. Птицы тогда же от звезд, обозначивших перья на крыльях, Вплоть до хвоста, и Река в ее устье скрываются тенью.

Людовик Благочестивый и его придворная элита читали это, естественно, на латыни. Сейчас эта рукопись представляет собой одно из сокровищ коллекции Лейденской королевской библиотеки в Нидерландах.

Но если приглядеться к фигурам этих близнецов…Предположим, это Кастор и Поллукс, с которыми ассоциируется созвездие в античной номенклатуре и в этой поэме. Но на шлемах мы видим такие небольшие кресты. Тем самым вполне себе такие античные герои превращаются в квази-христианских святых, в как бы христианских святых. Естественно, никаких нимбов у них здесь нет. Зато крест, не имеющий никакого, конечно, отношения к астральной иконографии, дает как бы такой, если угодно, знак качества или разрешение на издание, imprimatur античный, не имеющий отношения к христианской иконографии.

На телах этих фигур можно заметить небольшие, золотой краской выписанные точки и ромбики. Это, собственно, звезды. Они мало соответствуют реальному расположению звезд и весьма условны, хотя кое-где такая логика просматривается.

Вот перед нами Андромеда. Все знают этот миф, естественно, и созвездие, наверное, знают. Лейденская «Аратея» еще следует античной иконографии, где Андромеда изображается как жертва, обнаженной или полуобнаженной.

Со временем, в более поздних рукописях, как в  компендиуме из Флёри, Андромеду одевают. Ее волосы становятся короче, и в результате Андромеда может даже вообще потерять свои половые признаки, средневековый художник и читатель мог и вовсе позабыть, в чем там смысл мифа, и это в иконографии иногда просматривается.

Тем не менее общекосмологический характер этой небольшой, справочной по сути поэмы подчеркивался вот этой заключительной миниатюрой, изображающей всю структуру мироздания со всеми семью планетами тогдашней геоцентрической системы, со всем зодиакальным кругом.

Тексты и аллегории вместо карты

Вместе с созвездиями зодиака, как можно видеть, в таких рукописях изображались и другие созвездия, будоражившие фантазию своих читателей и зрителей. От античной традиции иллюстрирования таких рукописей дошло два крупных извода, несколько переводов, кстати, поэмы Арата… По крайней мере три латинских перевода было известно. Эти переводы снабжались схолиями, т.е. небольшими такими пословными комментариями на полях, а иногда, тоже, конечно, в роскошных рукописях со времен Каролингов, описания созвездий располагались прямо на теле созвездия.

Мы видим, что реальная картина звездного неба заменяется текстом. В этом есть такое специфическое отношение к картине неба: важно не соответствие астрономических знаний эмпирической реальности, это не пособие для изучения реального ночного неба, это знание, безусловно, книжное и вместе с тем гуманистическое и аристократическое по своей природе. Перед нами carmen figuratim, т. е. стихотворение в изображении, изобразительное стихотворение, где текст непосредственно сливается с телом созвездия, например, Эридана, реки.

Вот еще одно изображение Близнецов вместе со связанным в астрологической ситуации созвездием Рака.

Вместе с тем, в Средние века античная такая гуманистическая картина неба обрастает какими-то новыми образами, не имеющими  к античности, казалось бы, никакого отношения, или взятыми откуда-то, из какой-то темной доксографии, иногда нам и источники неизвестны.

 

Вот, например, такое странное изображение «Астронавта» из рукописи то ли конца XI, то ли начала XII в., созданной в монастыре Монте-Кассино в Южной Италии.

Монте-Кассино – это вообще-то столица бенедиктинского ордена, если можно так выразиться, очень крупный интеллектуальный, но прежде всего все-таки религиозный центр, один из крупнейших центров григорианской реформы католической церкви, шедшей во второй половине XI в. Представьте себе, что одни и те же люди, возможно, ратовали за очищение христианской церкви, за исправление всего христианского мира и зачитывались подобными сочинениями, заглядывались подобными миниатюрами.

Вот перед нами Млечный Путь. Он назывался Полуденным Бесом, по латыни daemon meridianus. А в античной мысли Млечный Путь ассоциировался с дорогой души усопшего к месту вечного упокоения, например в Елисейские поля, хотя с раем все как-то сложно было в греко-римской религии. Но когда душа путешествует по этому самому Млечному Пути, люди, конечно, печалятся, потеряв близкого. Поэтому Млечный Путь изображается в виде двойной фигуры: лежащая или полулежащая женская фигура с кругом, собственно, и есть Млечный Путь, такой вот он молочно-белый. И еще одна женская фигура изображена в позе скорбящей женщины: у нее накрыта покрывалом голова, брови и глаза сведены к переносице в знак печали.

Иконография «Аратеи» получила самое широкое распространение во всей средневековой Европе, как на континенте, так и на Британских островах, причем еще до норманнского завоевания, по-новому связавшего острова с континентом, как известно.

Интерес к древнему знанию

Итак, знания о небе далеко не всегда включались в пантеон наук Средневековья. Астрономия, как можно видеть на иллюстрации снизу в сочинении Геррады Ландсбергской «Сад наслаждений», естественно, включена в число семи свободных искусств. Но та же самая просвещенная аббатиса предупреждает нас, что поэты всякое разное сочиняют, в том числе и о небе, и к этим сказкам относиться нужно с подозрением.

Желание средневекового христианина XI-XII вв. возродить древние знания было очень велико, и поэтому зачастую мы встречаем в текстах и в миниатюрах такие свидетельства о древности астрономических и астрологических знаний. В число их основателей включаются даже и ветхозаветные авторитеты. Например, вот в этой рукописи из Национальной библиотеки Испании мы видим, что первым астрономом называется Авраам. В этой роли мог выступать и сам Адам, мог оказаться и отрицательный персонаж, например Нимврод.

Помнило Средневековье, конечно же, и о Клавдии Птолемее, но только с типично средневековой легкостью путало знаменитого александрийского астронома, астролога и географа с царем Птолемеем, который, как в Средние века, способствовал переводу Ветхого Завета с иврита на греческий. Таким образом, два персонажа как бы сливались, обретая мудрость обоих. Скажем так, мудрость ученого Птолемея накладывалась на мудрость просвещенного государя, и вот вам такой философ на троне. Аристотель тоже периодически оказывался среди основателей астрологии, хотя он относился к ней критически. Вообще само желание удревнить это знание, возвести его к каким-то действительно допотопным в прямом смысле этого слова временам вполне типично для Средневековья, и вовсе не только для него.

Даже ренессансные критики астрологических знаний зачастую были не чужды магического мышления. Таковы, например, флорентийские неоплатоники Пико дела Мирандола и Марсилио Фичино. Из них Марсилио скорее был за применение астрологических техник, в том числе и в медицине (он к медицине имел непосредственное отношение, вовсе не только к философии).

Пико же написал знаменитый трактат против гадательной астрологии, который до сих пор слывет за самую крепкую философскую критику астрологии. Это, может быть, несколько натянуто, но эта высоколобая ренессансная Флоренция унаследовала и знание астрологических доктрин, и интерес к ним от латинского Средневековья, от XII-XIII вв.

Звездная мантия императора

Зодиак, такая основа небесной иконографии античности, вошел в церковное пространство, вошел в умы культурной элиты XII-XIII вв. Но есть и другие характерные примеры, не менее интересные. Ниже показан один из коронационных плащей… Это один из коронационных плащей, по счастью, сохранившийся. Он принадлежал императору Западной Римской империи Генриху II, баварцу по происхождению, основателю Бамбергского собора. В начале XI в., когда он правил, выходец из Южной Италии по имени Измаил, крещеный мусульманин, подарил ему вот такой плащ, на котором можно найти фактически все созвездия, описанный во все той же поэме Арата Солийского «Явления».

Сейчас он ярко-синий с серебряной вышивкой, когда-то, возможно, он был пурпурным, но мог быть и синим, потому что это небо.

И здесь мы помимо созвездий увидим изображение Девы Марии с младенцем, серафимов, херувимов, Солнце и Луну... А рядом с созвездием Рака написано на латыни astrologus hic sit cautus – «здесь астрологу следует опасаться». Представим себе, что эта надпись находится примерно на лопатке у государя христианского мира. Т. е. она не видна с лица, но она вполне видна со спины, и человека, по крайней мере вот этого жителя Южной Италии начала XI в., не шокирует такое соседство общепризнанных христианских небесных сил, альфы и омеги (наверное, можно видеть буквы «альфа» и «омега» рядом с образом Девы Марии с младенцем) и такого совета астрологу, причем вполне технического совета.

Понятно, что Рак – созвездие в целом малоприятное, как и Скорпион. Это может быть, редкий пример такого сочетания несочетаемого, да еще и в таком контексте. С другой стороны, подобные гапаксы, как говорит наука, т.е. единственные примеры какого-то сложного явления, тоже по своему важны для нас, для исследователей, потому что показывают такие критические точки, что ли, развития, показывают, до какой степени могла дойти мысль в сочетании, казалось бы, несочетаемого.

Астрологи при дворе и на костре

Астрология действительно развивалась при дворах государей, и помимо двора Фридриха II важным местом, где астрологические доктрины получили очень широкое распространение, был двор короля Альфонса X. Он в какой-то степени наследовал этот интерес, так, понаслышке, конечно, от своего старшего родственника Фридриха II Штауфена, в какой-то степени он, собственно, мог опереться на местную традицию в его столице, в Толедо, где была масса рукописей. Лишь частично эти рукописи до нас дошли.

Вот перед нами пример учения о деканах – такая специфическая гадательная астрология, имеющая очень малое отношение к эмпирической карте звездного неба.

Но, как уже говорилось ранее, несоответствие этой иконографии тому, что мы можем видеть на небе, вовсе не означало того, что такие рукописи не обладали в глазах своих заказчиков и читателей совершенно определенной эффективностью. И вот эта самая «Астромагия», приписываемая самому Альфонсу X, есть как раз свидетельство такого экстремального, что ли, применения астрологических знаний уже на магическом уровне. Это все по большому счету уже за гранью христианской ортодоксии.

Может быть, не случайно Альфонс Х был отлучен от церкви. Он был вовсе не единственным государем, кто был отлучен от церкви. И, конечно, его не стали бы отлучать за то, что у него такие вот рукописи были в библиотеке. Что позволено Юпитеру, вряд ли позволено быку. Дело не в том, что здесь изображено созвездие Тельца, просто по поговорке крупным государям можно быть держать у себя подобные совершено неортодоксальные сочинения более-менее безбоязненно. Но, начиная с XIV в. во всяком случае, когда астрологические техники обретают магическое значение, становятся магическими практиками, это могло привести и на костер.

Например, на костре оказался современник Данте, поэт Чекко д’Асколи. Он известен тем, что написал гороскоп Христа. Задумайтесь на секунду, что такое гороскоп Христа и как это вообще возможно. Ну, т. е. это, естественно, невозможно. А на костер он попал и был сожжен за некромантию. Это, в общем, недозволенное гадание, чернокнижничество.

В конце XV в. был осужден французский астролог Симон де Фар, была арестована его библиотека, и среди астрологических книг по степени угрозы самой опасной для христианского сознания была признана книга Георгия Фендула «Астрология».

Таким образом, астрология могла вести действительно к очень серьезному взлому традиционной христианской картины мира. И иллюстрации к соответствующим текстам, зачастую, как вы можете видеть, очень высокого художественного качества, сыграли в этой истории немаловажную роль.

*